Соглядатай
Кэмп. Нет, не могу я никак поверить в то, что уже лето. А эта тетка все сидит себе у окна. (пауза) Ты только погляди на этих детей. Играют в мячик, фу ты ну ты. Сейчас окно вышибут. Вот было бы счастье, если бы один из них свою безмозглую башку так отфутболил. А я, сказать честно, когда был маленьким, дома отсиживался. Сам с собой мог играть часами. Например, с соплом маминого фена. Надевал его на голову и принимал сигналы из космоса. А инопланетянам рассказывал про свою жизнь. Это не так уж и просто – уметь разговаривать с чужими. Кстати, у меня какая-то зараза в моем сопле. Да не волнуйся ты так. Это просто какой-нибудь рак пищевода, ерунда, ничего страшного. Все равно все когда-нибудь умрем. Ты же знаешь, я раньше покуривал. Выглядело, конечно, идиотски, но теперь уж все равно. Я бросил курить в тот день, когда умерла моя мать. Выяснилось, что я это делал только для того, чтобы досаждать ей. Кстати, не так уж и просто взять и бросить курить. А я это сделал. Это было моей страстью, азартом раздражать ее сигаретами. (пауза) Я потушил свою последнюю сигарету, вдавив ее в пепел в погребальной урне. (пауза) Кстати, что ты за человек, если даже не можешь как следует приготовиться к своим похоронам? Может быть, я и плохой племянник, но ты просто отвратительная тетушка! Ты не потратила на меня даже такой мелочи, как поздравительная открытка на день рождения. Только в этом году прислала. Ты, разумеется, этого не знаешь, но я сам в этот раз послал себе открытку. От твоего имени. Но сегодня она мне не придет. И знаешь, почему? Вот смотри, идет почтальон, но не к нам. Сегодня у него для нас ничего нет. Так что, знаешь, может не было и смысла изменять традиции. (пауза) Нет, ну ты только взгляни на этих сорванцов. Гоняют в футбол возле чьей-то машины. Нет, ну где мозги у этих идиотов? Вот поэтому я терпеть не могу этих шустрых босоногих малышей. Они непроходимо глупы. (Звуки сработавшей на автомобиле сигнализации.) Имбецилы, духовные карлики! Бегают тут, носятся по улицам как сумасшедшие, разбивают друг другу носы. Лично меня это вгоняет в уныние. Одна цель в жизни – только бы словить этот дурацкий мячик. Вон посмотри, как одному по башке шандарахнули! Вон, идет, рыдает. Ха-ха! Знаешь, что я скажу тебе, дружочек? Иди к своей мамочке, сынок, она пожалеет твою безмозглую башку! (пауза) Но сегодня у меня день рождения! Если бы мне кто-нибудь сказал, что я проведу этот день с тобой, я бы прибил этого урода. По правде говоря, я не думал и о том, что мне вообще этот день придется с кем-то делить. Но, тем не менее, так случилось. Немного людей на земле знают, что сегодня меня произвели на свет божий. Это не та информация, которой я с удовольствием делился с друзьями. Даже если бы они у меня были. Наверное, тебе не терпится узнать, как можно прожить жизнь и не приобрести себе хотя бы одного друга. Даже как-нибудь… невзначай. А я расскажу тебе. Это ведь не простая задача: сделать так, чтобы ты был оглушительно не популярен в обществе. Над этим нужно-таки изрядно потрудиться. Разумеется, прежде всего, я попросту не люблю людей. И это уже не плохая стартовая позиция. Тут надо понять меня правильно. Не то, чтобы я одних допускаю до себя, а других легко отшвыриваю. Я их просто не люблю, совсем не люблю, никого из людей. Дети – это еще ничего; мелкая, но зато самая приставучая часть человечества. И в этом их очарование, если говорить постмодернистски, хотя здесь это менее всего уместно. А вот настоящие люди – я имею в виду взрослых, – еще до того, как они перестанут быть нужными обществу и, наконец, сдохнут… Эти люди похожи на тот тошнотворный запах, ту кислую дымку, которая исходит из их зловонных пор. Углекислый газ напополам с безысходностью. Так пахнет в душных лифтах. Этот запах маскируется под аромат какого-нибудь отвратительного одеколона или спертой никотиновой вони. Безысходность. Они строятся в шеренги, толпятся на площадях. Пихаются, расталкивают друг друга. Хотят, хотят чего-нибудь, все время хотят. Безысходно хотят. Идти. Пробираться. Форсировать. Входить. Жить. Жить! Вот вещь, которая всегда изумляла меня! Люди так хотят жить! Я недавно видел одного человека, вчера, вот здесь, на той стороне парка. Идет, ковыляет на своей деревянной ноге. Я представил себе то количество усилий, которые потребовались ему, чтобы просто прийти в этот парк. Физическая боль в утраченной конечности, нескончаемое унижение, которое он вынужден переносить. Насмешки уличной шпаны. Самоистязание и боль от ходьбы. И вот, после этого всего, он нетвердой походкой шагает по парку, неся в руках сумку с покупками. Спрашивается, зачем? Неужели его жизнь, полная боли и унижения, так ему важна? Мне захотелось… толкнуть его, опрокинуть. (пауза) Хотя, с другой стороны, приятно осознавать, что у людей есть еще такая горячая, такая зубодробительная настойчивость. Мне ведь в банке довольно скверно работалось. Чем я там занимался? Я заставлял людей работать на вечность. Выплачивать кредит до тех пор, пока они не превратятся в камень. Вот смотри – тетка толкает коляску. Попробуй отсчитать свою жизнь назад. Ты – это бедное маленькое создание в точно такой же коляске… Есть только один день в моей жизни, который я хотел бы прожить еще раз. Если бы мог. Один прекрасный день. От начала до конца. Мне еще семи тогда не было. Мы с котом спрятались от родителей на чердаке. Скрывались там целый день. Я сидел и слушал, как внизу мечется моя мать. Я даже слышал, чтo она кричит: «Где мой малыш?» и даже «Куда же ты подевался, маленький засранец?» Она судорожно ходила из комнаты в комнату. Искала меня везде. Звонила друзьям и соседям. «Вы не видели его?» И еще: «Ты думаешь, мне надо его самой пойти поискать?» Вечером, когда вернулся домой отец, моя мать уже почти рыдала. «Он не вернется! А вдруг он попал в беду?» И я даже сам немного поплакал. А потом они вышли на улицу искать меня. К тому времени, когда они вернулись, я уже давно прокрался вниз, заполз в свою кровать и спал крепким сном. Я представлял себе, что сделается с ними, когда они найдут меня. Какая радость будет на их лицах, когда они увидят меня крепко спящим в своей постели. Их дорогой сыночек. Целый, невредимый. Они будут клясться друг другу в вечной любви. Они поклянутся друг другу быть лучше, стать для меня самыми лучшими родителями на свете. Любить меня больше всех на этой земле. И не отходить от меня ни на шаг. Эти были самые светлые мечты, которые у меня когда-либо были. Когда на следующий день я проснулся рано утром, я услышал, как мама готовит на кухне завтрак. Я выпрыгнул из кровати, завернул за угол и увидел мою радостную маму, которая держала на коленях нашего кота. Она увидела меня, и на ее глазах проступили слезы. «Мы вчера так переволновались», – сказала мама. – «Мы уже начали думать о том, что наш котик убежал от нас навсегда». (пауза) На следующий день я убил кота. (пауза) Тебя это не трогает? На самом деле, никого я не убивал. И бог знает, кстати, почему. Иногда мне кажется, что я не в состоянии даже нажать кнопку на стиральной машине. Почему мы любим животных больше, чем людей? Если бы я лизал свои гениталии, меня посадили бы в тюрьму. Думаю, тут дело в том, что они зависят от нас. Для людей любить животных – это самый легкий путь побывать в шкуре бога. (Выглядывает на улицу.) И вот еще что: мы живем дольше них. В подавляющем большинстве случаев. Своим существованием они делают нашу жизнь вечной. Мы можем видеть, как зарастают волосами наши уши. (пауза) Лето-то какое ладное, а? Все как нужно, все по программе. Почти совершенство. (пауза) А зачем ты сама себя гримируешь? (пауза) Это работа похоронного бюро.
Затемнение.
Сцена четырнадцатая
Грэйс одна на сцене. В шляпке, украшенной цветами, и в легком плаще, она движется по направлению к входной двери. В ее руках дамская сумочка. Грэйс открывает дверь и сталкивается нос к носу с Кэмпом. Он медленно снимает с нее плащ, вырывает из ее рук листок бумаги. Читает. Пристально смотрит на нее.
Кэмп. Я тут подумал на досуге о твоем здоровье. Кажется, тебе становится лучше.
Кэмп отходит от нее на несколько шагов. Медленно гаснет свет.
Сцена пятнадцатая
Осень. Ветром опавшие листья занесло прямо в квартиру. Грэйс сидит на кровати, на ней все та же шляпка, в руках та же сумочка. Она что-то жует. Кэмп входит с подносом в руках, кладет его перед ней, отходит, садится в кресло, берет газету, читает. Не смотря на нее, начинает говорить.